* * *

Когда пуля, пробив лобовую броню «Ганомага», убила обер-лейтенанта Мюллера, обер-ефрейтор Иоган Шульц находился слева от него, на своем месте механика-водителя. Увидев, что случилось с командиром и поняв, что броня его не защитит, Иоган распластался на полу боевого отделения бронетранспортера. Сейчас от него, как от водителя, никаких активных действий не требовалось, и солдат предпочел укрыться от вражеского огня как можно надежнее. Пулемет наверху застучал, посылая длинные очереди куда-то в сторону леса, откуда, как говорил погибший командир, должны были появиться подгоняемые пехотой русские. Буквально секунд через двадцать на Шульца сверху упал убитый пулеметчик, а вслед за ним и сменивший его второй номер расчета. Откуда-то снаружи раздались характерные хлопки минометных выстрелов, но вскоре стихли и они.

Треск выстрелов раздавался уже со всех сторон, но Шульц четко понимал, что что-то в этой операции пошло сильно не по плану. Он осторожно выбрался из-под тел погибших товарищей. Интенсивность стрельбы быстро снижалась, и лишь долетавшие от недалекого леса регулярные гулкие хлопки формировали звуковую доминанту развернувшегося сражения. Неожиданно выстрелы стихли, и Иоган решился приподнять голову над бронированным бортом. Открывшаяся картина его потрясла. Всюду лежали мертвые тела немецких солдат, погибших прямо на своих позициях. Шульц понял, что остался один, и его объял животный страх. Судя по всему, весь этот ужас стал результатом работы русского снайпера, но почему его пули пробивали броневые листы? И почему он не стреляет, ведь он наверняка видит его?

Иоган зажмурился, приготовившись к смерти, но выстрела все не было, и тогда механик-водитель резким движением перебросил свое тело через борт бронетранспортера, приземлился на четвереньки, и, вскочив, закричал, судорожно вспоминая слова из немецко-русского военного разговорника:

– Русский, не стреляй!

Он кричал что-то еще. Позже Шульц так и не смог вспомнить, что именно. Кажется, что-то про отца, про немецких коммунистов и Эрнста Тельмана. Как бы то ни было, но это подействовало – страшный русский снайпер так и не выстрелил, зато со стороны леса раздалась команда на неплохом немецком, в котором Шульц едва различал какой-то неуловимый акцент, легко сошедший бы, впрочем, за особенности диалекта.

– Стой, где стоишь, солдат! И не дергайся.

Из леса раздалась длинная пулеметная очередь и несколько винтовочных выстрелов, однако стреляли явно не в Шульца, и немец остался стоять в полный рост. Словно эхом в глубине леса рассыпалась дробь резких хлопков и перестук автоматных очередей. Более солидно отозвался MG-34, но все это было еще довольно далеко, не меньше чем в полукилометре, а из леса уже выбежала четверка русских солдат. В одном из них механик-водитель легко узнал виновника того ужаса, в который превратилась казавшаяся столь легкой охота на русских окруженцев. Молодой солдат не отличался богатырским телосложением, хоть и был довольно высок, но весьма нелегкое противотанковое ружье нес непринужденно, будто оно весило пару-тройку килограммов, а ведь за его плечами болтался еще и набитый чем-то ранец, причем Шульц сильно подозревал, что железа в нем более чем достаточно.

Пробежав примерно половину расстояния до бронетранспортеров, тот русский, что нес пулемет, развернулся и дал длинную очередь по опушке леса – не стремясь в кого-то попасть, а просто, чтобы оттуда никто не торопился высовываться.

– Машина на ходу? – без предисловий спросил солдат с «панцербюксе» в руке. Щульц ничуть не удивился, что именно этот русский в группе вражеских солдат владеет немецким языком.

– Яволь! – Иоган непроизвольно принял стойку «смирно».

– Заводи, солдат! – русский слегка подтолкнул Шульца к «Ганомагу», – Не бойся, Красная армия – самая гуманная армия в мире. У нас даже в уставе написано, что к пленному врагу личный состав РККА великодушен и оказывает ему всяческую помощь, сохраняя его жизнь. Но это только если пленный враг ведет себя правильно. Ты все понял, солдат?

– Яволь, – повторил Шульц и бодро полез на броню.

* * *

Красноармеец Синцов погиб мгновенно. Шальная мина, залетевшая на нашу позицию, взорвалась в метре от него, не оставив бойцу никаких шансов. Сам того не зная, Синцов прикрыл своим телом командира, и Плужникову достался лишь один осколок, вырвавший клок волос над ухом и оставивший глубокую кровоточащую царапину. Крови из этой раны вытекло много, но серьезной опасности она не представляла. Борис, как умел, перевязал командира бинтом из индивидуального перевязочного пакета, и Плужников вновь припал к своему пулемету, ожидая подхода немцев из леса.

Я всего этого не видел. Сержант рассказал мне о гибели Синцова только после того, как мы бегом преодолели расстояние, отделявшее нас от немца, торчавшего посреди поля с поднятыми вверх руками, загнали его в «Ганомаг» и заставили завести и развернуть машину. Мы на максимальной скорости уходили в сторону ближайшего лесного массива, более крупного, чем тот островок леса, в котором мы столь неудачно пытались скрыться раньше.

Немецкий средний полугусеничный бронетранспортер SdKfz 251, (Sonderkraftfahrzeug 251). Создан фирмой Hanomag в 1938 году на базе артиллерийского тягача. Броня: 14,5 мм (днище и крыша корпуса – 8 мм). Максимальная скорость 53 км/ч.

Сказать по правде, мы едва успели. Наш трофейный «зондеркрафтфарцойг» развивал по бездорожью не больше тридцати пяти километров в час, и мы успели отъехать от разгромленной немецкой позиции всего пару сотен метров, когда на опушке леса появились первые вражеские пехотинцы. Надо отдать должное пленному механику-водителю, он делал свою работу честно – видимо, жить очень хотелось. Пули немецких винтовок и пулеметов бессильно стучали по кормовым бронедверям «Ганомага». В голову их командира не пришло захватить с собой что-то наподобие моего ружья – воевать в лесу с танками немцы не собирались, так что теперь им оставалось лишь бессмысленно жечь патроны, стреляя нам вслед. Впрочем, дисциплинированный немецкий офицер, командовавший облавой, быстро пресек бесполезную трату боеприпасов, и огонь прекратился.

До леса мы добрались без осложнений, но дальше нужно было принимать какое-то решение. Вот так просто разъезжать по немецким тылам на бронетранспортере, мягко говоря, не стоило. От машины требовалось избавиться, поскольку глубокие следы, оставляемые ее гусеницами, спрятать мы не могли никак, а то, что немцы от погони не откажутся, не вызывало сомнений не только у меня, но и у сержанта. Правда, какое-то время в запасе у нас имелось. Картинка со спутника показывала, что пока организовать преследование немцы не смогли. Гнаться за нами на грузовиках и мотоциклах после разгрома маневренной группы их командование, видимо, сочло опрометчивым, а для того, чтобы подтянуть более серьезные силы требовалось время.

Выбирать нам не приходилось, и лес, в который мы спешно отступили, находился совсем не на востоке, куда изначально планировал двигаться сержант, а на юго-западе от начальной точки нашего маршрута. Хотели мы того, или нет, но мы приблизились к Умани, куда так стремился старший лейтенант Федоров.